Гуманитарщик Танк: «Без волонтеров цели СВО достигались бы гораздо большей ценой»
О волонтерах на войне сказано и написано столько, что даже неловко начинать очередное интервью. Сколько людей собирается в группы, сколько, повинуясь одному из самых древних человеческих инстинктов, — помогать ближнему — прыгают в машину и едут туда, где беда?
Часто они еще не знают, какая именно помощь нужна, но готовы предложить любую.
История этого интервью достаточно необычная. Мы с Михаилом (дальше я буду называть его Танк) были хорошо знакомы в прошлом.
Что мне запомнилось? Безудержная энергия, сбивающая с ног; покатушки на мотоцикле под Rolling on the Higway; некоторое пренебрежение ПДД и полная готовность объяснить любому недовольному автомобилисту (даже если это гаишник), что он не прав; способность сесть в седло и ровно поехать после бутылки виски.
Прошло 10 лет, и теперь Танк — воцерковленный отец троих детей, который лично доставляет нашим бойцам гумпомощь непосредственно на фронт.
В мирной жизни он регулярно ходит в церковь.
В «военной» — катается по подразделениям, как добрый Дед Мороз с подарочками — кому прицелы, кому средства связи, кому несколько метров кабеля.
В начале года ему вручили медаль «За помощь фронту».
Узнала я об этом благодаря проекту «Для крутых парней». У меня закономерно возникли вопросики: как типичный персонаж Хантера Томпсона пришел к тому, к чему пришел?
Что он делал 8 лет
В детстве Танк много общался с братьями отца, ветеранами Великой Отечественной. Собственное здоровье в плане построения военной карьеры подкачало, поэтому, как он говорит, за всей военной движухой больше «наблюдал со стороны».
Когда в 2014 году в Донбасс пришла война, немедленный порыв решительно рвануться в бой остановило полное непонимание, что на самом деле происходит.
«Некоторые знакомые ребята поехали, записывались в ополчение. У всех по-разному сложилось. Кто-то и повоевал нормально, кто-то погиб. Некоторые приехали и оказались как бы не при деле, то есть увидели там, что ли, то ли некую казацкую вольницу, то ли смуту, — какие-то движения, которые напрямую к боевым действиям отношения не имели, — откровенно говорит Танк. — Ну, потолкались и уехали».
«Мы читали о боях, мы видели, как республики держатся, мы видели, как развивается „АТО“ в другой стране, выводы какие-тоделали. Помогали чем могли, но без непосредственно визитов туда. Скорее даже потому, что какого-то мотора, к которому можно было присоединиться и адресно помогать конкретным подразделениям или гуманитарку возить, а не просто скидываться на хрен пойми что, не было. Было непонятно, куда себя применить», — добавляет он.
Что-то будет, слава Богу
Понимание, куда себя применить, появилось у Танка 24 февраля 2022 года.
— Какая у тебя была первая мысль, когда ты узнал, что началась СВО?
— «Ну наконец-то!» Потому что наблюдать подготовку к грядущему нашему облюлению (здесь было другое, не вполне печатное, слово) было очень тяжко. Потому что понятно было, что готовится вынос республик в одну калитку, и что наши дорогие «партнеры» обязательно подключатся. Но когда начались учения «Союзная решимость», предшествующие событиям, а знакомый поучаствовал в операции ОДКБ в Казахстане, стало понятно, что что-то будет, слава Богу.
— Почему в этот раз ты сразу вписался?
— Во-первых, многие знакомые с боевым опытом пошли в военкоматы. Кадровые военные, особенно бойцы спецподразделений, в будущем очень неплохо отметившиеся в самых известных штурмах, тут же все пропали со связи.
Потом, через некоторое время, когда операция начала сталкиваться с первыми ожидаемыми трудностями, подтянулись ветераны, потому что поняли, что что-то буксует уже, уже пора впрягаться. Кое-кто даже сразу погиб… А я искал возможность как-то себя применить в условиях противоречивой поступающей информации.
А кто ищет — тот всегда найдет. Однажды позвонил товарищ-мотоциклист и спросил, смогу ли я поехать сменным водителем на легковой машине с гуманитаркой. И я понял, что вот оно. И предложил отвезти груз на своем автобусе.
— А с верой и с поиском своего пути к вере это было связано?
— Связано. То есть эта тема всегда со мной сама по себе, это как база. Для меня всегда вопрос веры был близок, хотя семья не была какая-то там религиозная. Мне всегда казалось, что вокруг все очень интересно устроено, и я все искал, кого бы за это поблагодарить.
И защита Отечества всегда церковью преподносилась как богоугодное дело и подвиг, и монахи наши известные, православные святые вставали на защиту Руси в самые темные времена. Здесь никаких противоречий, никаких вопросов не было.
— А как твое решение вписаться во все это близкие восприняли?
— Ну, разумеется, в штыки. Конечно же, был логичный вопрос, — а кто тебя потащит обратно, не дай Бог, а ты о нас-то вообще подумал, у тебя трое детей. Уже ясно было, что это на мое решение абсолютно не повлияет, потому что решение было принято автоматически. Ну, поорали, поорали и перестали.
Танк говорит, что паниковать и «люто бояться смерти» образ жизни разгульного мотоциклиста отучил его давно. А так — страшно бывало, но действовать не мешало ни разу.
«Дело в том, что я давно заметил: если занят каким-то делом, особенно помогаешь кому-то, это единственное, что занимает. В первый заезд мы чудесным образом не въехали под „Грады“ — если бы мотор машины не заклинил, то мы бы как раз под обстрел приехали. У меня на какой-то момент мелькнула мыслишка, что в целом… детей-то я могу больше и не увидеть, ну и все на этом, — вспоминает он. — Всегда самый главный страх — это не попасть, не привезти, не успеть, облажаться, в общем, не выполнить задачу. Это перекрывает вообще все другие сомнения, все другие страхи».
— И в момент, когда ты принял решение «все, я еду», тоже страха не было?
— Нет, абсолютно. Я просто понял, что вот оно, потому что у меня было ощущение, что сейчас я обязательно окажусь в движении, смогу принести пользу, смогу наконец своим трудом поучаствовать во всем. Но надо признаться, что нас в самое пекло толком и не таскали, а попасть под ракету или залетный дрон можно и в мирной жизни. В магазин выйти и в морге очутиться по итогу.
Не «сел и поехал»
Так как же люди попадают в фронтовые гуманитарщики? Рецепт от Танкиста предельно прост.
«Появились люди, которые работали с реальными подразделениями, знали их потребности, общались непосредственно с командирами и выстраивали схемы помощи: мы организовываем связь, мы организовываем медицинское обеспечение, мы помогаем с предметами наблюдения, с каким-то прицелом, с оснащением снайперских групп. Просто с конкретными боевыми задачами, которые помогают подразделению не „затыкать дыры“, а именно эффективно решать задачи, эффективно убивать противника и эффективно оставаться живыми. Беречь бойцов. — рассказывает он. — Это очень импонировало на фоне инициатив в духе „а давайте все скинемся и чего-нибудь куда-нибудь привезем“. Вопрос, нужно ли это, то, что мы привезем, не окажется ли оно где-нибудь на рынке потом? Я встретил людей, которые предельно мотивированы, работают по адресу, сами там всех знают, сами торчат на месте, а кто и повоевать успел».
Работа Танка — это не «сел и поехал»
«Поездки не состоят из того, что мы, грубо говоря, завели машину, накануне погрузились и поперли. В целом это, опять же, реализация неких задач и запросов. Вначале их надо получить, а валятся они пачками. И валятся они буквально каждый день. Что-то приходится, к сожалению, отсеивать, что-то выбирать на общем фоне запросов. Особенно когда появился канал „Для крутых парней“, там была форма обратной связи для подразделений. Туда каждый день валились запросы от родственников, от бойцов, от командиров. Запросы — от пустопорожних до тех, что по делу, уже со списками, с указанием что, куда, кому и как за это отчитаются», — поясняет он.
Каждый день гуманитарщики проводят анализ этих запросов: что реально реализовать, что нет. Есть и обратная ситуация: когда обращаются представители бизнеса, предприятий, госконтор, которые, в свою очередь, хотят оказать помощь фронту. Им нужно помочь составить грамотные заявки.
«Этим всем надо заниматься, это все надо собрать. Помощь приходит со всех уголков страны, все это надо как-то получать, аккумулировать. Потом надо со всеми связаться, запланировать маршрут. Потом надо, собственно, подготовить матчасть, технику, собрать людей, которые поедут, загрузить. То есть, так или иначе, процесс всегда идет немного по-новому. Так что нельзя сказать, что треть месяца я занимаюсь гуманитаркой, треть месяца — работой, а иногда занимаюсь семьей. Все эти процессы идут постоянно в фоне, и загрузка тоже постоянная».
Сотни тысяч военных километров
— Сколько раз ты ездил на фронт?
— Я затрудняюсь сказать, но достаточно много. До самого недавнего времени это было, во-первых, каждый месяц, а иногда и по нескольку раз. С расширением театра военных действий и количеством подразделений, которые мы знали и кому помогали, добавлялись все новые локации, и мы все больше торчали в Республике… Потом началась курская эпопея, добавились еще и Курск, Белгородчина, к сожалению.
— Ну, десятки раз, сотни?
— Десятки раз. По крайней мере, когда мне крайне неожиданно в начале года вручили медаль «За помощь фронту», я, конечно, был до крайности удивлен. Но мои старшие товарищи сказали, что я ее заработал уже за один стаж поездок со всеми приключениями…
Примечание: Медалью «За помощь фронту» награждаются активные участники, организации любых форм собственности, СМИ, общественные движения, оказывающие помощь СВО, а также волонтеры, организации, общественные движения, представленные к награде воинскими подразделениями.
У меня одна машина, этот рабочий автобус, уже имеет общий пробег в 700 тыс. километров, из них 150 тыс. км чисто военных.
А наш боевой пикап, который успел поработать непосредственно на подвозе боеприпасов и эвакуации на СВО, который был нами восстановлен и на котором я теперь таскаю гуманитарку, у меня за год с небольшим проехал 120 тыс. км. А с учетом регулярных посещений Запорожской и Херсонской областей пробег растет, как на дрожжах.
Грубо говоря, в регионе мы можем провести неделю, четыре дня, пять дней, — по-всякому. Зависит исключительно от задачи, от того, насколько нам удалось логично построить свой маршрут, насколько нам удалось поймать людей, застать подразделения либо в тыловом районе, либо наоборот, к фронту где-то ближе. В основном в это все упирается.
Все для фронта, все для Победы
— Ты видишь, как меняются запросы фронта?
— Конечно. Потому что если в начале, в конце 22-го — начале 23-го года мы возили буквально все: обувь, форму, снаряжение, броню, банально связь, причем зачастую даже самую обычную, аккумуляторы на технику, что-то там еще самое простое, то сейчас уже работу ведем более системно.
Сейчас снабжение стало получше. Но на начальном этапе было иначе. Медицину, опять же, возили. Сейчас более-менее большинство подразделений укомплектованы индивидуальными аптечками, взводными комплектами для медиков, чем-то необходимым. Тогда не было ничего, доходило до того, что даже возили какие-то списанные аптечки для промпредприятий, из которых на местах комплектовали индивидуальные аптечки бойцам.
Собирали, кстати, очень качественные индивидуальные аптечки на базе комплекта Rhino Rescue. И возили их, и это буквально спасало жизни. Народ там, медики писали нам отзывы по ним, кого они, слава богу, довезли живого, благодаря нашим аптечкам.
А потом, конечно же, беспилотная тема добавилась, чего вначале не было. Потом выяснилось, что разведывательный беспилотник должен быть вообще у каждого подразделения. На начальном этапе приходилось создаваемым в подразделениях взводам БПЛА FPV-дроны с сопутствующим оборудованием возить.
Больше стал упор на защищенную связь, на организацию определенных схем связи в подразделениях, стали возить системы РЭБ на транспорт и комплектующие для них, дрон-детекторы ну и, традиционно, тепловизоры и тепловизионные прицелы, оптику на снайперское оружие, «банки» — компенсаторы/пламегасители на индивидуальное оружие.
Когда оценили возросшую скорость боевого управления с использованием спутникового интернета, начали возить Starlink’и, которые вначале стоили совершенно бешеных денег. Когда наша штурмовая пехота открыла такое ноу-хау, как, собственно, мотоциклы, мы начали поставлять им технику и запчасти.
— Вы же чуть ли не сами вручную это все делали.
— Да, в том числе и сами. Сперва поставляли новое, потом поняли, что не всегда по финансам удается много потребностей закрыть, поэтому по моей собственной инициативе и инициативе мастерской, которую я возглавляю, мы начали закупать всякую поврежденную технику, приводить ее на «большой земле» в порядок, ремонтировать двигатели, восстанавливать рамы после ДТП и так далее. И все это комплектовать, отправлять подразделениям. В принципе, получалось достаточно эффективно. Был опыт и квадроциклы притаскивать. Прицепы для «Нив» и «УАЗов» покупали медикам, несколько машин пригнали штурмовикам. Генераторы привозили, инструмент, запчасти для любой техники, которая работает там всегда с очень серьезным перегрузом.
— Часто встречаю у военкоров жалобы, что сейчас на фоне движения в области переговоров, того же саммита на Аляске, на фронт идет меньше гуманитарки.
— Я думаю, тут причины скорее другие. Во-первых, народ, конечно, немножко выдохся за все это время, потому что пока спецоперация продолжается, несмотря на все переговоры, и ежедневные проблемы никуда не делись, и накал страстей уже немного спал, скажем так, привыкли мы уже. Вроде как армия бьется, даже продвигаемся вперед более-менее уверенно. Возможно, кто-то решил, что дела идут неплохо, но в то же время есть еще фактор — для кого-то помощь стала просто токсичной на фоне историй с попилами бюджетов на гуманитарке, какими-то еще всякими частностями уродливыми.
Но народ продолжает помогать, и я, слава Богу, знаю достаточное количество людей, которые очень большую часть своих доходов направляют на поддержку конкретных подразделений.
Собственно, число запросов меньше не стало, они просто немножко изменились в сторону более дорогих приборов. Потому что базовые потребности удалось закрыть, но так или иначе, чтобы эффективно выбивать, эффективно противостоять противнику, приходится постоянно действовать либо на опережение, либо, по возможности, хотя бы не отставать от применяемых им технических решений.
Конечно же, никакое Минобороны за каждым чихом не будет успевать с такой скоростью: чтобы что-то принять на вооружение, оно должно быть проверено, пройти кучу всяких утверждений, комиссий. И поэтому некоторые ноу-хау на фронте могут заткнуть только волонтеры и сочувствующие. Просто потому, что скорость реакции намного выше. Поэтому потребность помощи меньше не стала, но, слава богу, и желающих помогать в массе своей тоже сильно меньше не стало. С трудностями все по-всякому борются, короче, работа продолжается, конца края ей видать.
— Как ты считаешь, какой вклад гуманитарщики реально внесли в то продвижение, которое сейчас есть?
— Вообще изряднейшие, потому что из-за постоянно возникающих новых особенностей на театре военных действий, какие-то нужды могли закрывать оперативно только мы, все сочувствующие. И, как минимум, это на самом деле сберегло массу жизней.
У России большая армия. Потери в ней, конечно, есть, но гораздо меньше, чем может показаться. И те цели, которые достигаются, вероятно, были бы достигнуты и без гуманитарки, но гораздо больше ценой. А мы рады, что мы помогли ребятам решать задачи эффективнее и быстрее и, соответственно, сберегать жизни.
— Тебя этот опыт как-то изменил?
— Наверное, да. В целом как-то стал пособраннее и поответственнее, наверное. И в то же время научился со спокойной головой входящую информацию как-то фильтровать, не торопиться, сломя голову, бежать истерично выполнять какие-то просьбы, а пытаться разобраться в их необходимости, возможно, как-то корректировать запросы и так далее.
Да и в целом начал больше ценить жизнь обычную, как она есть, потому что все это очень круто и в любой момент может прекратиться. Внимательнее начал к близким относиться.
Светлана Максименко
https://dan-news.ru/exclusive/gumanitar … do-bolshej